Фото pravmir.ru
Бабушка, мать, Мишка и сестры обреченно заголосили. А на следующий день все вышли из дома на дорогу, где стояла лошадь, впряженная в легкие пошевни. Отец обнял бабушку, поцеловал и поклонился ей. Бабушка трижды осенила его крестным знаменем.
Отец взял Мишку на руки и сел на повозку. Мать села рядом с отцом, взяла вожжи. Сестры пристроились на запятках, и сани тронулись. За околицей возок остановился. Отец поцеловал детей. Возок с отцом и матерью поехал дальше, а сестры с Мишкой на руках побежали домой. Они всю дорогу ревели.
Молитва
В доме поселились тоска и тревога. Скоро кончился керосин, и освещаться стали лучиной, а дрова экономили. От этого в избе с каждым днем становилось темнее и холоднее.
Бабушка утром и на ночь становилась перед иконами. О ком и о чем она молилась, никто не спрашивал. Все и так понимали. Мишка все больше тосковал по отцу, а тот не возвращался. Тогда Мишка тоже стал молиться Богу. Он становился перед иконами, крестился и кланялся, потом опускался на колени, снова крестился и кланялся. Губы его при этом дрожали и что-то шептали, а из глаз текли слезы. Так молился он каждое утро и каждый вечер.
Никто его этому не учил, поэтому однажды мать спросила:
- Миша, когда ты Боженьке молишься, то что ему говоришь? Миша серьезно и коротко ответил:
- Боженька, верни тату живого домой. - Мишка молился всю войну.
Мужик в доме
Голяшки единственных белых бабкиных катанок проносились до дыр. Через дырки в катанки набивается снег. Затруднительно даже к подружке-соседке сходить. Обувая катанки, баба причитала: «Подшить некому, не стало в доме мужика! Окаянные эти басурманы! В Гражданскую войну пришли с белыми аглицкие стерьвенты, схватили и сгубили где-то старшего сына Владимира. Дедко после этого занемог, мало и жил. Оставшихся от Владимира двух внуков, Мишку да Саньку, с младшим сыном Миколкой да невесткой Густей вырастили, на ноги поставили. Так опять ерманец на Русь приперся. Ушли воевать с ним и Мишка, и Санька, и Миколка. Опять не стало мужика в доме, некому катанки зашить».
Всю свою любовь бабушка теперь обратила на маленького внука Мишку, Миколкиного сына. Берегла и лелеяла его. И Миша очень любил свою бабу. Он жалел ее и страдал, когда она причитала над катанками.В тот день, как всегда, мама ушла на работу, девки в школу, а бабушка, накормив внука, прилегла на кровать и заснула. Тут Мишка и решил помочь бабушке. Раньше он видел и немного помнил, как отец чинил валенки. Знал, где находится отцовский ларчик с нужными принадлежностями. Мишка достал ларчик с полки, взял из него шило, большую иглу-парусиху и пучок льняной кудели. Материала для заплатки в ларчике не оказалось. Мишка вспомнил, что в коридоре под чердачной лестницей стоит лукошко с тряпками, из которых сестры когда-то шили кукол. В лукошке на глаза ему попалась очень красивая, гладкая и блестящая бордового цвета ткань. Она оказалась донцем какой-то шапочки.
Эту шапочку Мишка ни разу ни на ком не видел. Значит, она никому не нужна. А ткань Мишке очень понравилась. Он представил, как она будет сиять на белых бабиных катанках и как будет сиять довольная баба.
Мишка взял ножницы, решительно вырезал из этой красоты две заплаты и, сев на отцовский невысокий сапожницкий стул, принялся за шитье. Это было очень ответственное и трудное дело. Высунув от старания и напряжения язык, вытирая рукавом рубахи пот со лба и стекающие из носа сопли, Мишка проковыривал в голяшках катанок и заплатах дырки, просовывал в них иглу и протаскивал дратву.
Закончив шитье, мальчишка облегченно вздохнул, по-мужицки, с вытянутой руки, поочередно полюбовался своей работой и поставил катанки на печь заплата к заплате. Чтобы бабушка не сразу заметила работу.
Под вечер сестры пришли со школы, сделали уроки, домашние дела, и старшая сестра стала собираться в клуб на репетицию. Она внесла в избу заветное лукошко, взяла лежащую сверху свою драгоценность - наследный, тканный серебром и золотом старинный кокошник и обомлела: в днище кокошника зияла громадная дыра!
Мишка напряженно наблюдал за сестрой. И на ее вырвавшийся в ужасе возглас «Кто-о?» тут же разразился отчаянным ревом.
Бабушка, достававшая в этот момент с печи катанки, мигом сунула в них ноги и кинулась на защиту своего сокровища: «Не смейте обижать парня!»
И тут в избе наступила полная тишина. Все уставились на бабушкины ноги. Она тоже посмотрела. На внутренних сторонах голяшек ее белых катанок вместо дыр красовались два больших, сияющих бордовых глаза, опушенных по краям льняными стежками-ресницами. В неровном пламени горящей лучины они как будто весело посматривали друг на друга и подмигивали хозяйке.
Бабушка восхищенно и радостно охнула, широко перекрестилась, пала на колени перед иконами и счастливым голосом пропела: «Слава Тебе-е, Го-о-споди! В дому опять мужик появился!»
Поднялась с колен, перекрестила и поцеловала внука, одела его на выход, оделась сама, взяла внука за ручку и важно пошла с ним по соседкам.
В каждом доме, зайдя в избу, бабушка молилась на иконы, показывала хозяйкам ноги в починенных катанках и повторяла: «Слава Господу! Опять в доме мужик появился».
Женщины разглядывали Мишкину работу, удивленно и восхищенно разводили руками, хлопали себя по бокам, ласково гладили Мишку по голове, старались чем-то угостить. И говорили: «Ай да Мишка! Вот уж забота, так забота! Весь в отца! Настоящий мужик!»
Столько похвал и благодарностей, как в этот вечер, Мишка, наверное, не получал за всю свою последующую жизнь.
О Мишкином поступке было сообщено отцу в письмах на фронт. Дочери жаловались, что этот «разбойник» оставит их без нарядов. От имени бабушки и от себя мама написала, чтобы отец о них не беспокоился, ведь «вон какой заботливый и хозяйственный мужик-помощник в доме растет».
В ответном письме отец передал Мишке боевую солдатскую благодарность от всего взвода за мужскую заботу о семье. Мишка очень этим гордился.
Бабушка никому не позволила переделать Мишину работу, чтобы ее сын Миколка по возвращении с войны мог сам полюбоваться. Только не дожила она до этого счастья – заболела и умерла.
Пока бабушка болела, Мишка видел ее всего один раз. Бабушка боялась его чем-нибудь заразить, приказала даже близко не подпускать внука к ее комнатушке. Умирая, она прошептала: «Берегите парня, один он у нас».
Долго потом ее растоптанные катанки сиротливо белели в уголке на печке и печально смотрели оттуда своими большими бордовыми глазами.
Михаил Николаевич Яковлев, г. Северодвинск
Здесь можно подписаться на газету Пенсионерская правда
