Мой свекор Андрей Васильевич Смирнов, ст. политрук, и моя свекровь Вера Николаевна. Фото, вероятно, предвоенное.
Мой свекор Андрей Васильевич Смирнов преподавал историю в школе. До начала войны работал директором вахтанской средней школы Шахунского района Нижегородской области. Ушел на фронт сразу же после объявления войны. Ему было двадцать восемь лет. Дома остались жена и пятимесячный сын. Андрей Васильевич не вернулся. Он погиб под Москвой в конце января или в начале февраля 1942 года. После него осталась лишь небольшая пачка старых, ветхих писем, написанных торопливым почерком на листках, вырванных из блокнота. На последнем письме стоит дата: 28 января 1942 года.
Короткая повесть такой короткой жизни. Я читала эти письма, и передо мной разворачивались первые месяцы Великой Отечественной войны и последние месяцы жизни этого человека. Письма адресованы жене. Давайте почитаем. Оставим всё суетное, подумаем немного о вечном.
3 июля 1941 г., путь на фронт
«Пишу после долгих мытарств. В бой еще не вступали. Пока жив и здоров, а что дальше будет, не знаю. Одно только знаю, что буду биться до последнего вздоха, и если долго не будет никаких вестей, так знайте, что погиб. В плен никогда не сдамся».
17 июля 1941 г., г. Калуга, госпиталь
«После длительного, мучительного пути вчера, 16 июля, привезли в госпиталь. Всё, что я пережил и испытал за прошедший месяц после выезда из Уфы, описать невозможно.
До 2 июля, усиленно продвигаясь к линии фронта, находились всё время под бомбежкой и обстрелом вражеских самолетов. 3 июля наш эшелон на одной из станций железной дороги Белоруссии был подвергнут нападению пяти фашистских бомбардировщиков. В результате бомбежки мы потеряли пятнадцать человек убитыми и ранеными. Это было, по сути, первое боевое крещение. А потом мы ко всему этому как-то привыкли, и такого страха бомбежки уже не вызывали. Мы научились от них укрываться, а наши зенитчики метко били по вражеским самолетам. С 3 по 8 июля наш полк находился в непосредственной близости к врагу. Это было на реке Западная Двина (в шестидесяти километрах от Витебска). В ночь на 8 июля наш батальон пошел в атаку на прорвавшегося через реку врага. Во время этой атаки нам пришлось понести некоторые потери, в том числе был ранен и я. Ранение пулевое в левую ногу, выше колена. Рана большая, но, говорят, неопасная. Думаю, скоро вылечат и я снова буду в строю. Самым страшным в это время был не фронт. На фронте, в бою, я чувствовал какую-то особую живость и храбрость. Но когда нас, раненых, повезли по железной дороге в эшелоне, мы узнали, до какой низости могут дойти фашистские варвары. Наш санитарный поезд бомбили в течение шести суток. Вот тут я никак не думал, что останусь живым. Похоронили двадцать семь человек».
25 июля 1941 г., г. Куйбышев
«Из Калуги эвакуировали 23 июля. Сейчас нахожусь в Куйбышеве (совсем недалеко от Уфы). Лечение подходит к концу. Думаю, дней через двадцать выпишут. Куда определят после больницы, не знаю. Надо полагать, что снова на фронт. Если не дадут отпуск и в Уфу не придется заехать, то ты вполне сможешь на один-два дня приехать сюда (пятнадцать часов езды). Как сынок?»
27 июля 1941 г., г. Куйбышев
«Посылаю аттестат на получение денег. Думаю, что этого будет достаточно и особой нужды не испытаете. Выпишусь из госпиталя не раньше 1 сентября. Куда направят, не знаю. В Уфе наверняка, не бывать. Напиши мне письмо. При возможности кое-что старухе вышли. Это будет для нее отрадно».
31 июля 1941 г., ст. Кинель
«Из Куйбышева увезли 30 июля на ст. Кинель (это на пятьдесят километров ближе к Уфе). Лечение подходит к концу. Думаю, что осталось не больше чем десять дней. Всё идет благополучно. А там снова фронт. Не знаю, дадут ли отпуск. Наверное, нет.
Как растет сынок?»
19 августа 1941 г., ст. Кинель
«Лечение уже подошло к концу. Осталось каких-нибудь пять дней. Рана зажила, но еще немного прихрамываю. Завтра иду на рентген, так как ранен разрывной пулей и остался осколок. Если он станет тревожить, то, возможно, еще сделают операцию. В начале сентября, наверное, снова буду на фронте. По всей вероятности, направят в одно из мест неподалеку от Уфы (скорее всего, на ст. Бугульма)».
3 сентября 1941 г., г. Горький
«Итак, я выписался из госпиталя и еду в Горький, где, очевидно, определится мой дальнейший путь. Мои попытки вырваться хотя бы на день-два дня в Уфу не удались».
26 сентября 1941 г., г. Горький
«Долго ли пробуду в Горьком? Не знаю. Знаю только одно, что поеду на выполнение ответственного задания. Либо вернусь героем, либо погибну. Смерть не страшна. Хочется только одного: скорее разгромить врага. Как сынок? Наверное, уже начинает ходить и буянить? Страстно хотел бы видеть его».
16 октября 1941 г., г. Сызрань
«Я очень обижен твоим молчанием. В чем дело? Ведь в Горьком пришлось жить почти полтора месяца. Я послал тебе три письма и телеграмму, не получив от тебя ответа. Я не знаю, удастся ли нам встретиться или переброситься письмами. Вряд ли. Пишу, надо полагать, последнее письмо. Еду снова на фронт. Присвоили новое звание – старший политрук. Назначен комиссаром отдельной части. Скоро буду снова воевать».
31 декабря 1941 г., полевая почта
«Из Лаубе съехал на фронт. Это письмо пишу в пути, и, конечно, долгое время не жди другого письма. Думаю, что на этот раз в боях с врагом Родины буду воевать с большей силой и отдачей для общего дела. Жив, здоров. Будучи в тылу, даже значительно поздоровел. О Колярнике слышал еще в сентябре, что он убит около Великих Лук.
Как сынок? Наверное, озорничает».
16 января 1942 г., полевая почта
«Прошел уже месяц, как я выехал из Лаубе, теперь нахожусь около Москвы. Уже недалек тот день, когда вновь вступим в бой с врагами Родины. Высылай фотографии сынка.
Пиши по тому же адресу. Где бы я ни был, получу. Пиши. Жду! Крепко целую вас с сынком».
28 января, 1942 г.
«Веруся! Сынок! Здравствуйте! Послал два письма, а ответа не получил. Сейчас наспех шлю это письмо и маленькое фото. Иду на боевое задание. Теперь уж, наверное, долго не дождетесь письма. Ждите с победой. Жив, здоров, энергичен. Исполнен боевым духом.
Ваш Андрей. Живите счастливо и по-хорошему».
Последнее письмо самое ветхое и истертое. С трудом читаются едва уловимые, написанные торопливым карандашом строчки. Больше писем не было. Пришло извещение: «Пропал без вести». Неопределенность – это тревожное ожидание, растянувшееся на долгие томительные годы, это череда бессонных ночей, это холодок в груди в день всеобщей радости – в День Победы.
Андрей Васильевич Смирнов был заброшен с десантной группой в тыл врага. Оттуда не возвращаются. Просто жил человек – и нет его. Осталось лишь несколько писем.
Светлана Смирнова, г. Уфа
От редакции
Фронтовые письма - тонкие нити, связывающие солдата с семьей. Послания добра и любви. Бесценные свидетельства мужества и воинской доблести защитников Родины.
И пусть сегодня чтение этих живых строк Великой Отечественной войны будет данью преклонения перед светлой памятью тех, кто их писал…
Здесь можно подписаться на газету Завалинка
