Бабушка с внуками. Фото автора
У моей сегодняшней героини Ирины Коршуновой эта память наполнена не только семейными преданиями, но и каким-то особым светом. Об этом она и рассказала мне, а я вам, дорогие мои читатели.
Золотоволосая красавица
- В нашей семье вошло в историю знакомство деда и бабушки. Моя бабушка, Басова Александра Николаевна, будучи восемнадцатилетней девушкой, работала на уборке льна. А была она высокая, статная, золотоволосая. И надо было так случиться, что именно в это время проезжал мимо мой будущий дед. Он со своим знакомым куда-то ехал на бричке по этой самой полевой дороге. И он не смог не обратить внимания на то, как золотоволосая красавица очень ловко управляется со снопами. Спросил у попутчика: «Чья это дочка?» Тот ответил. А через неделю дед прислал сватов. Во время сватовства невеста только впервые и увидела своего суженого. С мачехой росла, вот и сосватали без любви, мол, стерпится, слюбится. А потом была долгая жизнь в уважении и почитании друг друга. Тогда не задавали вопросов о любви, жили просто, по велению души и долга, опираясь на народную мудрость.Главным испытанием для дедушки с бабушкой, как и для многих, стала Великая Отечественная война. Однажды бабушка получила извещение, что мимо близлежащей станции будет проходить эшелон с ранеными бойцами, а в нем – ее муж, демобилизованный по состоянию здоровья. Не раздумывая, она схватила саночки и рванула на эту станцию, не побоялась, что до нее неблизкий путь в тридцать километров. Успела! Усадила мужа на саночки и повезла домой. А дома выходила, поставила на ноги. Мне кажется, если бы не было у нее саночек, она бы и на руках его понесла. Как же повезло деду, что он угадал свою судьбу на этом льняном поле. И бабушке с дедом тоже повезло, она до последнего дня была очень им любима…
Бабушка Басова Александра Николаевна. Фото автора
Образ Родины
Я пишу воспоминания Ирины, и слезы невольно застилают мои глаза, потому что я тоже бабушка, и мне совсем небезразлично, какой я останусь в памяти моих внуков. Я не знаю, будут ли они олицетворять мой образ с образом Родины, но у Ирины было именно так:- Я хотела писать о своей бабушке, потому что и большая, и малая Родина для меня всегда была, есть и будет она, ее мягкий взгляд, добрый и уставший, ее натруженные, но такие нежные и ловкие руки. Моя бабушка была очень крутая в работе, любое дело горело в ее руках. Она вечно спешила и всегда все успевала. Помню, мама заканчивала кормить меня грудью, чтобы это произошло менее болезненно, меня отправили в деревню к бабушке Шуре. Ее образ – это мои самые первые детские воспоминания. Вот бабушка склонилась над моей люлькой, ее светлые волосы гладко зачесаны, но кудряшки у висков пушатся. Бабушке пора замешивать опару, чтобы утром испечь душистый хлеб, а я никак не засыпаю, и она, мягко покачивая люльку, поет мне про серенького волчка, а я стараюсь лечь подальше от края и никак не засыпаю, боюсь волчка и потому проявляю бдительность. Помню, как бабушка сшила мне тряпичную куклу. Сейчас это модно, а тогда других я и не знала и эту куклу любила больше всего. Хотя нет, мне и не до куклы становилось, когда бабушка брала меня с собой на ферму, там она работала дояркой.
Бабушка сажала меня себе на спину, «на закукры», как говорили в бабушкиной деревне, и мы с ней шагали на ферму, к утренней дойке, к половине пятого. Коровы еще сонно вздыхали, а мы уже вовсю бодрствовали. Бабушка доила, а я путалась у нее под ногами, до сих пор помню всех коров по кличкам – Тревога, Милка, Первая, Дикарка. Дикарка была самая красивая, она отличалась окрасом от других коров, была вся в бело-коричневых пятнах. И вот однажды я всерьез возомнила себя бабушкиной помощницей, взяла подойник и села под корову. И что интересно, для своей первой дойки облюбовала именно Дикарку, мне и в голову не пришло, что не зря же у коровы такая кличка. До сих пор помню поворот ее головы и глаза полные недоумения. Взмах ноги, удар по ведру, грохот, и я лежу в желобе. Мне и пяти лет тогда не было… Помню, как подбежала испуганная бабушка, начала трогать руки, ноги, смотреть в мои глаза, нет ли в них боли. Но я, слава Богу, уцелела, даже испугаться не успела, но зато от доек была надолго отстранена. Зато после дойки мы с бабушкой шли на конюшню, она запрягала лошадь, и мы ехали в поле косить коровам клевер, потом загружали его в телегу и везли на ферму. Была на ферме и очень тяжелая часть работы, когда бидоны с молоком носили студить в небольшую речку Мормушку, на берегу которой стояла ферма. С пригорка вниз, в воду, а потом вверх и на повозку. Вот поэтому у бабушки были такие натруженные не только руки, но и ноги со вздувшимися венами. Физический труд на селе – дело тяжелое, обыденное и романтики в нем не было. Только я, маленькая, этого не понимала, для меня все было праздником.
Бабушка в кругу семьи. Фото автора
И герани на окне
Тем, у кого детство так или иначе соприкоснулось с деревней, вспоминается почти всегда одно и то же, потому что большого разнообразия не было, но зато это немногое так зацепилось в памяти, что и через десятилетия и светит, и греет. Так вот, как у Ирины:- Часто вспоминается деревенское утро, топится печка, бабушка достает из нее пирожки, оладушки или самодельные бублики и наливает в мою кружку парное молоко. А на столе уже лежат караваи ржаного хлеба, запахом которого было дышать, не надышаться.
Над столом, на стене, висит икона с образом Николая Угодника, он грозит пальчиком, и, когда я начинаю шалить, дед Сережа говорит, что это он грозит мне, и я его побаивалась. В моей памяти живет и большая русская печка, выложенная изразцами, ее клал сам дед, он был в этом деле большим мастером. Живут диван и стулья, укрытые чехлами из льняной ткани, их бабушка не просто сшила, а еще и вышила на них гладью разноцветные розы. Помнятся герани на окне и, конечно, белый пол, добела отмытый с дресвой и устланный домоткаными дорожками. Была в доме бабушки и радиола с пластинками. Естественно, все песни и романсы я выучила, и, когда в деревню съезжалась вся наша большая семья, меня ставили на табурет, и я пела: «Не уезжай ты, мой голубчик…» Поздно вечером бабушка вставала перед зеркалом, расплетала свою длинную косу, расчесывала волосы, которые ниспадали до самой попы, потом заплетала их обратно в косы и вздыхала, потому что подруги уже давно обрезали волосы и сделали завивки. Эти завивки тогда только-только вошли в моду, и бабушке тоже хотелось быть красивой, но дед был против такой красоты, и бабушка до последних дней ходила с косой, заплетала ее, сворачивала в пучок и закалывала шпильками. Когда деда не стало, мы ей говорили:
- Тебе же хотелось завивку, сделай…
Но она отрицательно мотала головой:
- Нет! Отец не хотел…
Дети разъехались, бабушка осталась в деревне одна. А была она еще крепкая и без дела сидеть не умела и вскоре превратила свой дом в ясли. Это молодежь попросила ее посидеть в няньках, и она согласилась. Но наступил период, когда ей все-таки пришлось уехать в город, к дочери. Скончалась бабушка в восемьдесят три года. Мне кажется, что она никогда не болела, а однажды слегла и стала таять…
Я не могу сказать, кто - дедушка или бабушка - был главным в семье. Такое между ними было уважение и так они дополняли друг друга. Специально они детей не воспитывали, у них вся жизнь была в труде, дети росли рядом и впитывали все это, понимая, что труд – норма, уважение – норма, доброе отношение к окружающим – норма. Такими были мои дедушка с бабушкой, такими стали их дети, такими выросли и мы, их внуки.
Антонина Смирнова
Здесь можно подписаться на газету Пенсионерочка
