На пожарной станции. Фото Владимира Ларионова
В первые же минуты обозначаются главные антиутопические обстоятельства. Женское лицо с экрана – лицо Системы – сообщает механическим голосом о достигнутом всеобщем счастье и о запрете книг как обязательном его условии. Тут же во исполнение запрета бросают в специальный бак связки книг – это «пожарные» делают свою работу, а счастливые обыватели, все в одинаковых комбинезонах, снимают на одинаковые гаджеты, как хорошо, как шикарно горит.
Один из «пожарных», одетых в чёрное, будто эсэсовцы, – герой спектакля Гай Монтэг. Он с удовольствием сжигает книги. Он тоже верит, что счастлив. Но вот навстречу ему выходит девушка, на первый взгляд такая же, как все, – и не такая.
Гай и Кларисса (артисты Павел Митякин и Маргарита Кичик).
Роль Клариссы выстроена на девическом обаянии актрисы Риты Кичик. Непосредственно и мило Кларисса беседует с Монтэгом о капельках дождя, осенних листьях – прекрасных мелочах, о которых он как-то подзабыл. Затронуты и более серьёзные темы: зачем он «пожарный», и почему без детей, и влюблён, счастлив ли? Монтэг (арт. Павел Митякин) вначале хмурится от странных разговоров и отвечает строго, а потом оттаивает, даже улыбается. Время для них словно останавливается, замирает снующая городская массовка, и они бродят среди живых статуй, очень важные друг для друга. И почти различим, почти слышен щелчок – включился механизм трагедии. Эта девушка с одуванчиком в руке словно пробудила Монтэга ото сна. Рассеялась иллюзия счастья, которую ему внушили и в которой он жил. А что теперь?
***
В напророченном Брэдбери обществе «счастье» состоит в неукоснительном следовании правилам, однообразии, бесконфликтности, комфорте материальном и духовном. Чтобы не волноваться, не надо думать – надо развлекаться. Постепенно сбывающееся пророчество – комнаты с телевизорными стенами, бесконечный источник развлечения.
Гай и Милли (арт. Анна Венгерович). И «Родственники».
Жена Монтэга, Милли (арт. Анна Венгерович), проводит в такой комнате свою жизнь. Над сценой нависли три экрана – три стены; собственно, они и составляют оформление спектакля – ничего лишнего и личного. На экранах – обожаемый Милли сериал (художник видеоконтента Сергей Жигальцов). Три персонажа «Родственников» бессмысленно шумят: говорят неизвестно о чём, выясняют не пойми что. А Милли просто вцепилась в них кукольными немигающими глазами.
После снотворных таблеток.
Актриса играет в основном в сатирическом плане. Показано, что может сделать с человеком антиутопическое счастье. Остатки неправильных мыслей, несчастливых чувств, наверное, вытянули из Милли трубками и шлангами, когда откачивали после снотворных таблеток. Понятно, она не помощница своему мужу, которого одолевают сомнения и вопросы. В поисках ответов Монтэг начнёт читать книги, и она на него донесёт.
***
Режиссёр спектакля Алексей Ермилышев (также инсценировщик и сценограф) следует за автором романа. Ставится знак равенства между чтением книг и осмысленной жизнью, свободой выбирать, правом на индивидуальность. Одни персонажи ни на что такое и не претендуют, другим всё это ненавистно, а третьих манит. И если они смогли, если имели смелость всё это обрести, то уже не в силах отказаться. Начальник Монтэга, брандмейстер Битти, называет таких людей фанатиками.
Сильное впечатление оставляет Юлия Корельская в крошечной роли женщины, у которой были замечены книги. На вызов приезжают «пожарные» и видят фигуру далеко не героическую: руки по швам, покорный тон. Снова тащат книги в огонь – но от того воспламеняется и горит человеческая душа. Дрогнули, скривились губы, заблестели слёзы в глазах. В короткие секунды уместился переход от привычки повиноваться к поступку «фанатичному». Женщина делает несколько шатких шагов и с криком: «Не получить вам моих книг!» – сама бросается в бак пожарной машины.
Прибыли «пожарные» (в эпизодической роли Юлия Корельская).
Разумеется, это ещё и убийство. Будучи его невольным соучастником, Монтэг потрясён, подавлен и тоже совершает переход – от сомнений к протесту.
***
Монтэг и Битти оба в длинных чёрных форменных пальто – два Гамлета, сегодняшний и вчерашний, или два брандмейстера, сегодняшний и завтрашний. Битти предстаёт как специфическая функция Системы, одновременно карательная и философская, он из числа руководителей, при этом словно не имеет прошлого. Однако кое-что можно предположить. Должно быть, в юности он сам пережил то, что сейчас переживает Монтэг, и стал в итоге яростным охранителем существующих порядков. Поэтому, прежде чем принять меры в отношении своего молодого и глупого коллеги, Битти пытается восстановить для него «дней связующую нить», а проще говоря – вправить ему мозги.
Исполнитель роли брандмейстера Олег Александров в эпизоде «лекции» неспешно ходит, вальяжно говорит – настоящий учитель жизни. Разглагольствования Битти назидательны и циничны. Ему ведь тоже не очень нравятся современные культура и политика, но поймите же, Монтэг: они такие, как есть, потому что этого захотели люди, большинство; они такие ради нашего общего блага.
Битти говорит буквально от лица Системы, которое вновь появилось на экране. Но «системные» аргументы не действуют – не будет Монтэг брандмейстером.
«Лекция Битти» – одна из сцен с массой текста. Режиссёр почтительно относится к слову автора, у которого, правда, эти диалоги и монологи окутаны густой, тщательно выписанной атмосферой. (Недаром Брэдбери называл своим литературным учителем Эдгара По.) В спектакле атмосфера не то что не густая, а скорее разрежённая. Словесно-интеллектуальное воздействие на зрителя преобладает над образно-эмоциональным.
Постановочные решения навеяны современным фантастическим кино и советским политическим театром, который клеймил империалистов и мещан. Среди его приёмов – митинг, им-то и заканчивается «лекция» и первый акт. Но кто митингует и о чём! На помощь Битти выдвигается массовка, она подхватывает, она скандирует его фразы, требуя больше развлечений, больше счастья. Брандмейстер пафосно распахивает ей объятия – ей и зрительному залу. Единство государства и массового человека явлено в полной мере.
«Митинг» (в роли брандмейстера Битти Олег Александров).
***
О том, что делать дальше, Монтэг советуется с профессором Фабером, точнее бывшим профессором. Но по-прежнему книголюбом – его самая яркая черта в исполнении Сергея Полетаева. Как трепетно Фабер держит книгу, принесённую «пожарным»!
Профессор находится во внутренней эмиграции, в самоизоляции уже много лет. В его речах сквозит безнадёжность. Он дошёл до мысли об атомной войне как избавлении от ужасов нынешней цивилизации. Ничто другое не поможет, Монтэг, – ничего не изменится.
***
Бывший «пожарный» идёт сквозь толпу, не отрывая глаз от раскрытой книги. На него натыкаются, оглядываются, от него отшатываются.
Не сжигать, а читать! Фото Владимира Ларионова
А ещё он предлагает жене и каким-то её гостьям послушать стихи. Шок!
Читал я в книгах, видел в снах,
как мир летит во тьму,
но и не думал, что лететь
придётся самому.
Баллада петербуржца Александра Красовицкого новейшая, 2020 года. Одна антиутопия внутри другой. Пока зритель выстраивает аналогии с реальностью спектакля, его герой в случайно прочитанных строчках узнаёт свою ситуацию. Он в отчаянии, в штопоре нервного срыва, он тоже вместе с миром «летит во тьму». Летит, бежит и наконец пойман в перекрестье искавших его прожекторных лучей. Сердце «преступника» громко бьётся. Затемнение. Сердце сбоит и умолкает. Трагедия почти завершена.
***
Судьба героя неясна: он спасся или нет? Возможно, что и спасся. В романе-то он укрылся в лесной глуши у таких же диссидентов.
В спектакле, когда свет загорается снова, Монтэга приветствует какой-то человек с книгой в руках. Выходят и другие, тоже с книгами, и зачитывают мудрые фрагменты. Это осмысленный хор в противовес тому, что был в конце первого действия. Но кто они – лесные беглецы, ангелы, инопланетяне? Как вариант – мираж, предсмертное видение героя. Он смог сохранить, спасти свою человечность – не себя.
Однако и гонителям Монтэга остались буквально секунды жизни. На стенах телевизорной комнаты поднимается атомный гриб, в котором сгорают и «родственники», и лицо Системы, и вся Система без остатка. История, рассказанная в спектакле, – трагедия не одного человека, а целого общества, уничтоженного войной, как по приговору высшего суда.
А оптимизм постановки – в самом её факте.