Фото pixabay.com
Было это в пятидесятые годы ещё того, двадцатого века. На дворе июль. Жара. Сенокосная пора. Все женщины, в их числе и мы, шесть работниц животноводческой фермы, с утра уезжаем на паре лошадей в луга, за четыре-пять километров от деревни. С нами только один мужчина, который во время обеда отбивает косы-стойки для косарей.
Но как-то однажды утром мой муж (он был бригадиром) говорит мне:
- Ты сегодня на сенокос не езди, а вытопи баню для всех. Я за тебя траву покошу. Мне всё равно в луга надо ехать – посмотреть, сколь накошено, хорошо ли кошенина высохла и когда готовое сено в стога метать.
Уехали женщины, и мой муж с ними. А я стою и размышляю: баню-то мне к вечеру надо вытопить. А пока схожу-ка в лес по голубицу (ягоду голубику. – Ред.).
- Ты сегодня на сенокос не езди, а вытопи баню для всех. Я за тебя траву покошу. Мне всё равно в луга надо ехать – посмотреть, сколь накошено, хорошо ли кошенина высохла и когда готовое сено в стога метать.
Уехали женщины, и мой муж с ними. А я стою и размышляю: баню-то мне к вечеру надо вытопить. А пока схожу-ка в лес по голубицу (ягоду голубику. – Ред.).
Взяла ведро и пошла, хотя здешние ягодные и грибные места ещё хорошо не знала: муж привёз меня в эту далёкую деревню не так давно. Пошла по большой старой, почти заросшей дороге, по которой когда-то сообщались с другой деревней, теперь почти опустевшей. Остались в ней только брат моей свекрови с женой.
От этой дороги в лес, где росло много голубицы, брусники, грибов и черемши, вели три дороги. Они так и назывались: первая, вторая и третья. И я, не отходя от старой большой, свернула на первую. И далеко от неё старалась не уходить. Да и незачем: ягод и поблизости было синё. Я поберу-поберу и опять выйду на большую дорогу, чтобы посмотреть, не заблудилась ли. И снова сверну на первую. А ягод всё больше и больше – они так и манят в глубь леса.
И до того я разохотилась, что про баню вспомнила, когда уже почти полное ведро голубицы набрала. Вспомнила, да и заторопилась выйти на старую большую дорогу. Бегаю-бегаю, а выйти не могу. Вот уже и вечереть стало, да и небо вдруг потемнело.
Я сильно испугалась и заревела. И ещё пуще испугалась, когда подумала, что вдруг зверь какой выйдет и на меня нападёт. Стала глядеть по сторонам: нет ли поблизости дерева какого-нибудь, на которое смогу залезть, если зверь покажется. Но, одумавшись, осознала: если зверь покажется, то ни на какое дерево залезть не смогу. От страха не смогу. Также поняла, что ушла я от всех трёх дорог очень далеко.
Вызволил из леса, спас, нашёл меня мой муж. И было это так. Вернулся он вечером из лугов и видит: баня-то не вытоплена. Спрашивает у детей: где мать? Отвечают: в лес по ягоды ушла. Муж берёт ружьё и идёт меня искать. Он-то лес хорошо знал, так как родился и вырос в этом лесу и с детства был охотником.
Вышел он на дорогу и стал стрелять. Я услышала выстрелы и поняла – это он меня он ищет. Я шла и шла на его выстрелы. И в конце концов вышла к нему. Муж стал меня и ругать, и обнимать одновременно. А дома строго-настрого наказал – в лес одной не ходить!
С годами он показал мне всю ближнюю тайгу, все грибные и ягодные места. И потом уже я ходила одна даже за моими любимыми рыжиками, которые росли в тех местах, которые только муж знал.
В «свой питомник», где было много рыжиков, я даже ездила верхом на лошади, за семь километров от деревни. Лошадь у нас была своя, здоровая, спокойная. И вот однажды нашли мы с ней в сосняке рюкзак – он висел на сосенке. А в рюкзаке – ведро рыжиков, уже позеленевших.
Я эти рыжики на землю высыпала, а в ведро новых набрала. Видимо, какой-то мужик, охотник, скорее всего, повесил рюкзак в надежде потом его забрать. А сам решил с ружьём пройтись: в наших лесах водилось много диких коз, сохатых и кабанов, даже медведи и волки были. А потом так и не нашёл этот рюкзак с рыжиками.
Галина Васильевна Исаенко, Иркутская область, г. Ангарск