«Память мне давит на плечи…»

122387
11 минут
«Память мне давит на плечи…»
22 июня 1941 года война ворвалась в мирную жизнь страны, разрушая тысячи судеб, ломая стереотипы, меняя взгляды и влияя на сознание. В памяти живет тот страшный день, когда над городом полетели чужие самолеты, на крыльях их значились не красные звезды, а черные кресты. 

Убегая от войны

Моя семья жила в городе Витебске, что в Белоруссии. Ежедневные бомбежки. От них вылетали в окнах стекла. Мы, дети-пионеры, сразу как-то повзрослели, старались помочь взрослым, искали себе работу. Нам поручали нарезать из бумаги ленты определенного размера и наклеивать на окна, чтобы сохранить при бомбежке стекла.

Частые бомбежки беспокоили наших родителей, и когда по радио звучало:

«Внимание, внимание! Воздушная тревога. Все, кто свободен, отправляйтесь в бомбоубежище». Я в семье была самым старшим ребенком. Мне было на день начала войны тринадцать лет, но мне мама приказывала следить за младшими. А нас было всего трое. Мне – тринадцать, сестре Вере - десять лет, брату Петру - восемь.
Отец ушел в отряд обороны города. Мама, как и все женщины, помогала пострадавшим от бомбежек.

Помню, как третьего июля 1941 года папа пришел и сказал маме: «Собирайся с вещами и детьми, организован состав вагонов для эвакуации. Поедете на восток, но ненадолго. Немцев остановим, и вы вернетесь домой. Вещей много не бери». Мама заплакала, но еженощные бомбежки заставили ее согласиться.

Пятого июля папа приехал за нами. Собрали вещи, а еще дядя Миша, мамин брат, посоветовал взять маме швейную машинку «Зингер», сказав: «Неизвестно, куда вы поедете, и что с вами будет. Ты умеешь шить, всегда на кусок хлеба заработаешь». Мы приехали на вокзал, где уже стоял пассажирский состав, состоящий из товарных вагонов. Народу было много, но почему-то все молчали.

Стали загружаться в товарные вагоны. Папа подошел ко мне, повернул к себе лицом и сказал: «Ты самая старшая, должна будешь помогать маме, и следить за младшими. Я тебе завещаю: помни, чье ты отчество носишь!» Папа ходил в очках, а я увидела, что у него из-под очков текли слезы. Мы загрузились все вместе, нас было много. Папа задвинул в вагоне дверь, а на ней написал: «Счастливо, с Богом!» -  и мы поехали. 

Началась гроза, самолеты немцев не летали, и наш состав от Витебска до Брянска доехал спокойно.

Баба Маняша

16 июля наш состав прибыл на железнодорожную станцию Похвистнево. Но оказалось, что нас никто не ждал. Война была далеко от этих мест. Местные жители на эвакуированных смотрели с жалостью. А мы голодные, без вещей! Помню, у мамы даже не было денег, чтобы купить еду. К нам, выгрузившимся из вагонов, подошли местные жители и стали выбирать: кому какая понравится семья, тех приглашали к себе на постой. Такой выбор продолжался несколько дней. А потом объявили, что на станции создан спецпункт по регистрации приехавших для определения нашего места жительства. 

27 июля нас стали распределять и по составу семей, и по возрасту детей. Но нас выручила привезенная мамой швейная машинка «Зингер», потому что на это обратила внимание женщина, назвавшаяся теткой Манькой. Она нашла тележку, загрузила весь наш скарб вместе с младшим братом Петром, и позвала нас к своему дому. Мама сначала опешила, а потом сказала: «Чему быть, того не миновать. Пошли!». Так вот мы познакомились с удивительной женщиной-мордовкой, умеющей шутить над каждой бедой, а впоследствии ставшей нам почти родной. Мама образованная и воспитанная дама, окончившая семь классов гимназии, ей было тогда тридцать три года, сказала так: «Детки, мы не будем называть нашу новую добрую, сердечную и умную женщину теткой. Это некрасиво!». Так мы вместе решили называть бабой Маняшей! Женщина, узнав о том, как будут ее называть, да еще на «Вы», тут же выдала свою первую мордовскую шутку:

- Ой! Садовый яблочко осиновый сласть, пусть я буду бабой Маняшей, вот так!
Мы заселились в ее дом, где нам была отведена передняя комната. Хозяйка подробно расспросила, как нас всех зовут. Вначале мама назвалась по имени и отчеству: Екатерина Константиновна. Но, видимо, для нашей хозяйки трудно было произнести такое имя, так она и распределила наши имена. Маму назвала Катерина, сестру – Веруха, брата – Петька, а меня – Пиянерка.

Мы начали обживаться. Мама устроилась на службу к нефтяникам бухгалтером. Баба Маняша помогала маме с шитьем. Приводила к ней заказчиков. Вот так стала налаживаться наша жизнь в тылу. 

Славный пулеметчик

Наступил сентябрь 1941 года, нужно было идти в школу. Мне было вначале трудновато. До войны я окончила пять классов в белорусской школе. Нужно было идти в шестой класс в незнакомую школу к незнакомым ребятам. Если в Белоруссии мы жили среди русских, белорусов, евреев, латышей, поляков, то в Куйбышевской области встретились с другими национальностями. Русскими, татарами, мордвой, чувашами. Но мы как-то быстро прижились, ведь все разговаривали по-русски. Школа научила нас жить, дружить, и в голодные годы войны нас кормила, а мы, старшие в школе, топили печки, выгребали из печек золу и следили за порядком. Школа объединила нас в пионерские тимуровские отряды, и научила оказывать помощь женщинам и по дому, в огородах. И еще, самое главное, читать поступающие на их имя письма и писать ответы.

В те первые военные годы было много малограмотных, а то и совсем неграмотных женщин, и наша помощь им была очень нужна. Вот наша хозяйка баба Маняша была совсем неграмотная. И когда ей ее старший сын Михаил, лейтенант, прислал аттестат на льготы, как матери офицера, она взяла меня с собой в военкомат, т. к. она не знала, как ей нужно расписаться. Она сказала, что только крест может поставить, а когда военком попросил меня научить ее писать свою фамилию хотя бы печатными буквами, она очень удивилась. А когда я нарисовала несколько печатных букв - ее фамилия была Мельникова - баба Маняша мне заявила:
- Ладно, поняла. Букву Мэ напишу, а остальные гармошкой! 

Но баба Маняша гордилась: от Миньки деньги и карточки получает и может за это написать. У бабы Маняши на фронте были два сына. Старший, как уже я написала, Михаил, как она говорила, красный командир, и она называла по своему прозвищу Сосновый дуб, что означало – он был твердый, крепкий. А младший, Максим – Неслух окаянный. Она всегда за него переживала, ведь он дома жил, как сам хотел, а как он на войне себя ведет? Пока на Неслуха жалоб не поступало.

Письма стали приходить в октябре, в ноябре. В основном треугольники. Таким письмам мои женщины радовались: раз пришел треугольничек, то, значит, жив, воюет. А вот гладкие конверты, казенные письма, часто содержали внутри похоронки, боялись их.

Однажды я пришла из школы, и почтальон отдала мне письмо в казенном конверте. Я не знала, что же делать? Мама моя была на работе, а вот баба Маняша увидела меня с письмом:

- Ну, открывай же, читай, что и кто там пишет. Ой, наверное, мой Неслух окаянный что-то натворил?..

В ее голосе я не почувствовала тревоги. А когда вскрыла конверт, там оказалась солдатская газета с фронта под названием «За Родину». Я еще не успела и развернуть газету, как баба Маняша увидела в газете фотографию своего Максима и еще одного солдата и приказала мне: «Читай!». Там красовались два солдата рядом с пулеметом и короткая заметка: «Пулеметчики старший сержант Максим (фамилия) и Ренат (фамилия) умело воюют. Содержат боевое орудие в порядке». А внизу приписка: «Маманя, мой напарник-пулеметчик Ренат. Мы два года вместе воюем. Он из татарского села Мансуркино, оно километрах в 30 от нашего. А наш пулемет называется так же, как и я – «Максим». Я первый номер, а Ренат второй. Фрицам от нас достается». И подпись под фото: «Это я, твой Неслух окаянный».

Вспоминаю, как баба Маняша взяла письмо в руки. Полюбовалась. Прижила к груди. Выдохнула и произнесла: «Иду к татарам!». Моя мама пыталась отговорить: «Куда идти в неизвестном направлении?!» Но спорить с бабой Маняшей было делом бесполезным. Собралась наша баба Маняша, зарезала одну курицу, набрала чего-то из еды и ушла. Время было глухое, связи никакой. Мы ждали бабу Маняшу, волновались. Через десять дней наша путешественница вернулась домой.

Счастливая она вошла в горницу. Села. Скинула фуфайку, платок. Положила на стол какой-то принесенный сверток. И распорядилась: «Катерина, свари кипятки, попить чайку. Заварку принесла от татар. А ты, Пиянерка (она обратилась ко мне), дай водицы умыться». И начался рассказ о ее походе к татарам. 

Материнская молитва

Из ее рассказа следовало, что ей повезло, вышла на дорогу, ее догнал обоз, ехавший в сторону татарского села. А когда баба Маняша рассказала попутчикам, куда она идет и зачем, ее сразу взялись подвести. По пути объяснили мордовке, какой веры татары и к кому обращаться. Из рассказа бабы Маняши мы поняли, что она очень сообразительный человек, т. к. усвоила, что татарский храм называется «Мечеть», а их батюшка - мулла. И что вера татарская строгая. Знакомцы подвезли ее прямо к мечети и предупредили, что осенять в их вере крестом нельзя. Только подъехали к татарскому храму, постучали в дверь, вышел их батюшка-мулла. Она сразу сообразила, к кому нужно обратиться, и показала конверт с письмом. Мулла хорошо говорил по-русски. Увидев конверт, мулла сказал, что такое же письмо пришло в село, и о письме многие знают. Мулла подозвал какого-то мальчугана и приказал отвести к матери Рената. Потом он подумал и сказал, что мать Рената не знает русского, и поручил мальчугану отвести бабу Маняшу к своей жене, знавшей русский язык. Когда они пришли в дом муллы, женщина ее очень сердечно встретила, напоила чаем. А тут пришла еще одна женщина, ее звали Фатима, это была мать Рената. Обе матери, мордовка и татарка, всплакнули, обнялись. Стояли, обнявшись, и только называли имена своих сынов. Одна все время твердила Ренат, а вторая Ренат и Максим. И плакали, как бабе Маняше казалось – от счастья встречи. Потом через жену муллы Фатима обратилась к бабе Маняше, пригласила к себе в гости. Баба Маняша согласилась.

К вечеру в доме Фатимы собралось несколько женщин, проживавших в селе. Но были говорившие и по-татарски, и по-русски. При разговоре оказалось, что у каждой из пришедших кто-то был на фронте. А было, как и у нас, говорила баба Маняша, все приходили с какой-то едой. Получился общий заздравный ужин. Бабе Маняше казалось: каждая из женщин говорила о своем солдате, называла его имя и вроде как шептала молитву. Потом пришел мулла и сказал, обратившись к бабе Маняше, что:
- Женщины разных вер, а Бог един, поэтому предлагаю вам, давайте помолимся за жизнь наших солдат - у кого сын, у кого муж. Бог общий должен услышать нашу общую женскую просьбу!

Прошло много лет. А я все еще помню рассказ бабы Маняши об общей молитве татарок, русских, мордовок. И нам с мамой казалось, что наша милая баба Маняша как-то изменилась внутренне. Она даже нам, и моей маме и мне, сказала, что общая материнская вера должна дойти до Главного Бога и помочь воевать нашим мужчинам.

Народное единство

Шел 1943 год. Конца войны еще не было видно. А вот наша баба Маняша решила пойти к своим, как она сказала, товаркам, и предложить им еще заняться делом: вязать на фронт подарки, а еще, как ей подсказали татарки, вязать трехпалые рукавицы и отправлять на фронт. Наша неграмотная баба Маняша как будто напилась чудодейственного напитка, поверила в единство нашего народа.

Пишу и вспоминаю слова Марины Цветаевой: «Память давит мне на плечи».  Война – годы были трудные, голодные, тревожные. Места, где мы жили, были далеко от войны. Сведения, что там далеко происходит, часто поступали из газет, которые нам раздавали с пионерским поручением для чтения женщинам. Это было пионерской обязанностью, часто нас обучали наши учителя для чтения с листа громко, разборчиво. И еще нас, пионеров, учили географии, чтобы мы могли рассказать нашим слушательницам, какой город освободили наши войска и где он находится.
 Пишу, вспоминаю, как нас в школе кормили. Как мы в школе топили печки. Строго следили за порядком и за работой керосиновых ламп. Сколько мне за мою пионерскую школьную жизнь пришлось и прочитать, и написать ответов!..

Сейчас, когда приглашают в школу на праздник «День Победы» и я рассказываю о прошедшем моим слушателям, ученики заваливают меня вопросами, а часто и сомнениями в том, что было время, было много неграмотных, в особенности женщин, что жилось голодно. А память о том времени добрая, сердечная.

Вот такие мои воспоминания. Пишу и думаю, что рискую с моим писанием от руки, и сама себя убеждаю, что мудрый народ говорит: «Риск благородное дело».
Коротко о себе. Родилась 12 ноября 1928 года. Сейчас мое состояние называют - долгожитель. А вот свои воспоминания пишу своей рукой. Хоть и говорят – это не модно!

Нина Жильцова, Оренбургская обл., г. Сорочинск

Здесь можно подписаться на газету «Зимняя вишня»
Обращаем ваше внимание, что в комментариях запрещены грубости и оскорбления. Комментатор несёт полную самостоятельную ответственность за содержание своего комментария.