Зверь, спасавший города

Еще в канун 400-летия Архангельска местный художник Рудольф Кунников предлагал установить в городе на Двине памятник гренландскому тюленю, и даже сделал эскиз будущего монумента. «Те, кто пережил военные годы, - вспоминал Рудольф Александрович, - испытали и ужас бомбежек, и голод. Многих тогда спасли от голодной смерти мясо и жир тюленя. В знак благодарности я и решил воздвигнуть памятник...». 

Больше того, художник присмотрел для него место в Петровском парке возле областного драмтеатра, на месте небольшого, уже неработающего фонтана... 

По большому счету, идея Рудольфа Кунникова не нова. С каких пор благодарный человек стал ставить памятники животным, сказать трудно. Однако мы знаем, что практика эта повсеместная. Во многих странах, например, увековечены собаки - за их любовь и преданность человеку, а чаще за подвиги, я уж не говорю об известном монументе, который поставил знаменитый врач-физиолог Иван Петрович Павлов. Есть много памятников представителям лошадиного рода-племени, коровам, кошкам, И, надо сказать, сделано это не в шутку, а как дань уважения к тем, кто занял место на постаменте. В Новой Зеландии поставили монумент дельфину, а в Японии - киту-косатке. В конце концов, в Канаде и, кажется, в Норвегии, имеются памятники... треске как кормилице многих поколений местного населения. Так отчего нам, северянам, не вспомнить добром гренландского тюленя?! 

Древнему поморскому промыслу гренландского тюленя в Белом море уже не один век, а первые советские зверобойки в горле Белого моря с привлечением кораблей и судов ледокольно-транспортного флота регулярно стали организовываться в конце 20-х прошлого века. Март для поморов становился страдным временем, и на лед выходила их целая армия, мобилизованная из прибрежных деревень. Результаты этой, по мнению некоторых, варварской охоты за тюленем сначала исчислялись тысячами туш. Со временем масштабы добычи зверя росли, к разведке лежек зверя привлекли авиацию, и к началу войны в итоге широко и регулярно организованных «побоищ во льдах» природа ежегодно недосчитывалась уже нескольких сотен тысяч представителей ластоногих. Мои собеседники, а это поморы из деревень Койда, Майда, Ручьи и Мегра, рассказывали, что только один пароход «Леваневский» брал на борт не меньше 60 тысяч голов. А пароходов и ледоколов вкупе было больше десятка... 

С «вешного» (весеннего) промысла суда приходили в Архангельск и выгружались у пирса городского холодильника, что на правом берегу. Затем часть груза несамоходной баржей «Канин» доставлялась в Лайский док, где работал участок жиркомбината. А вот с зимней кампании зверобои доставляли добычу в Молотовск, поскольку по еще замерзшей Двине суда не могли пробиться к архангельским причалам. Выгружались они на одном из причалов нашего порта, который в ту пору еще был открытым. 

На берегу добытчиков, как правило, ждали родственники. Обычно, когда суда направлялись на разгрузку в Молотовск, из Архангельска сюда же «дежуркой» приезжали десятки людей. Ехали наудачу, ведь всю тюленину строго надлежало сдать государству. Но зверобои все же находили способы в обход установленного порядка, но с согласия руководства, поделиться с близкими частью добытого. Существовала и «подпольная продажа», уголовно наказуемая. 

Иные историки утверждают, что голод военных лет в Архангельске и Молотовске имел такие же масштабы и последствия, как и для тех, кто оставался в ленинградской блокаде. Спорить не буду хотя бы потому, что не знаю, каким таким мерилом пользовались в данном случае мои коллеги. Однако соглашусь с тем, что голод у нас действительно был страшным. Первую зиму в Молотовске бедствовали и голодали особенно: продовольствие по ленд-лизу еще не поступало в том количестве, чтобы с него перепало и молотовчанам, а на местных болотах много ли вырастишь?! Свидетельства тому мы находим во многих воспоминаниях, наиболее подробные - у С.А. Боголюбова, директора завода № 402, и Г.Ю. Ашоневица, инженера того же завода. Потом были еще по меньшей мере три несытых военных года. А по большому-то счету с подтянутыми животами народ ходил вплоть до 1948-го. Выручила, нет - спасла тогда Молотовск и Архангельск тюленина. 

«Корабли со зверобоек были ею буквально завалены. Тушами зверя заполняли не только трюмы, но и палубы, все свободные пространства - даже в коридорах жилых помещений, - вспоминал ветеран Севмаша Юрий Дмитриевич Кайнов. - Благодаря тем самым зверобойкам в меню заводских столовых появилось тюленье мясо, жаренное на тюленьем же жиру, издревле называемое ворванью и обладающее весьма специфическим «ароматом». По разносившемуся с утра запаху ворвани мы безошибочно определяли: сегодня в столовых «тюлений день».

Тюленина поступала не только к нам, на завод, но и во все городские столовые Молотовска...» 

Признаюсь, вкус тюленины мне не знаком - не довелось отведать, но «аромат» ворвани мне запомнился с того дня, когда я оказался в одном из таймырских становищ, жители которого промышляли морского зверя. Уж двадцать лет прошло, а забыть невозможно! Потому и представляю, до какой степени в войну был изможден голодом народ, если тюленина шла в пищу на первое и второе, что называется, за милую душу! 

Добавлю, что мясо и жир тюленя стали спасением не только для Архангельска и Молотовска. Те же мезенские мужики, жители деревень Зимнего берега, рассказывают, в селах, бывало, неделями сидели без хлеба, приходилось кормиться только мясом крохотных пуночек, угодивших в самодельные силки. На промысел порой поморы приходили такие худющие, что неведомо как взбирались по трапу на пароход, а в период промысла многим из них предоставлялась возможность «отъесться».

 

Обидно, что идея Рудольфа Кунникова, выдвинутая едва ли не 20 лет назад, до сих пор не реализована. Главной причины тому я не знаю, но пытаюсь отслеживать ход событий по сообщениям в печати. Сначала мысль Рудольфа Александровича озвучили несколько областных газет. Однако реальных дел за этим не последовало. Через какое-то время появились новые газетные публикации - авторы их предлагали поставить памятник тюленю, но уже без ссылки на Кунникова. Эффект был тот же. 

Наконец, в прошлом году Архангельская городская организация «Дети, опаленные войной» взяла инициативу на себя и обратилась к общественности: «Мы, участники войны, труженики тыла и члены организации «Дети, опаленные войной», считаем своим гражданским долгом воздать должное этому прекрасному морскому зверьку...» Тогда же ветераны предложили начать сбор средств для памятника. Опубликовала банковские реквизиты и наша «Корабельная сторона». К сожалению, я так и не знаю, как откликнулись северяне на этот призыв, сколько средств собрали, и в какой стадии находится сегодня проект. 

Но в своих устремлениях архангельские ветераны не оказались одинокими. С 2005 года уже и в нашем Северо-двинске стали ратовать за установку памятника тюленю. В первую очередь это те, кто знает о голоде военного лихолетья не понаслышке, - члены общественной организации «Дети войны». Горячо откликнулся на их инициативу и Виталий Иванович Пятницкий, на чью долю тоже выпало голодное, но уже послевоенное детство. По сути, он и взвалил на себя большую долю организационной работы. 

Но и здесь начались извечные наши российские но. Есть обращения ветеранов к власти предержащим, есть ведомственная переписка, даже есть эскиз самого памятника, разработанный архангельским скульптором Надеждой Шер. И вроде как Севмаш готов взяться за его отливку, и мэр предлагает установить монумент в скверике за мэрией, но нет никаких конкретных договоренностей, сроков, как, собственно, и конечного результата. И конечно, верный путь, чтобы заволокитить дело, - предложения провести по этому поводу... общегородской референдум.

 

Рассказывают, в 1948-м Министерство рыбной промышленности организовало специальную творческую экспедицию на лед Белого моря, чтобы запечатлеть и, якобы, поведать товарищу Сталину, с каким размахом организована здесь добыча столь нужного для страны морского зверя. Эффект от затеи получился обратный: сцены промысла больше напоминали хладнокровное и безжалостное истребление огромного количества животных, где-то за сотню тысяч. Об этом, в частности, свидетельствовал знаменитый столичный фотограф-хроникер Евгений Халдей, участник той поездки на Белое море. Кинохронику с места событий Главлит затем запретил к показу. А снимки Халдея, говорят, показывали самому Сталину, и они произвели на вождя народов такое угнетающее впечатление, что он запретил их публикацию. Некоторые из тех работ Евгения Халдея я видел. Выскажу свое субъективное ощущение - душа холодеет! Думаю, холодеет она не только у меня, если споры о негуманном способе добычи тюленей поморами в современном обществе каждый год вспыхивают с новой силой, привлекают людей разных профессий и политических убеждений, и ведутся, в общей сложности, уже несколько десятков лет. 

Однако речь здесь о другой стороне гуманности: умеем ли мы, люди, быть благодарными братьям нашим меньшим?!

 

В конце апреля 1985-го льды в Белом море еще хранили крепость и упрямство. Особенно тяжело давался корабельный ход в его горловине. У нашего «Пионера» был усиленный корпус и 6 тысяч лошадей, впряженных в машину, поэтому нас поставили в голову каравана, вроде ледокола. Однако к вечеру и нас зажало. Ждали разрядки всю ночь. Рано утром пролетел самолет с ярко-оранжевым опереньем и «сбросил» по связи: впереди по курсу - тюленьи лежки, их требуется обойти. 

После этого наш караван по-прежнему двигался на север, но уже в отдалении от привычной дороги. Весенняя зверобойка к тому времени закончилась, и на льдинах горла Белого моря в тюленьи стаи сбились те, кто уцелел. Крупные лежки хорошо было видно в бинокль, нам же время от времени попадались небольшие семейки в десяток-другой голов. Тогда белое пространство полнилось низкими гудками и тягучими сиренами - их попеременно давали все корабли. Тюлени, взрослые и малыши, тут же бросались к синим зеркальцам открытой воды, а иные убегали с нашей дороги через найденные во льду лунки. Но были и такие, кто, растерянно пометавшись, вдруг оказывался прямо по курсу. Тогда наш капитан брал влево или вправо, а то и дергал на себя рукоять телеграфа. Махина «Пионера» замедляла ход, и тюлени успевали нырнуть в спасительную купель через расщелину, которую бил, выкалывал наш могучий форштевень. 

Так мы и шли к чистой воде моря Баренца - тяжело, нестройным кильватером, с гудками и сиренами - будто подбадривая друг друга и салютуя семейству морского зверя, в войну спасавшему города... 

Олег Химаныч