Новости Северодвинска и Архангельской области

Тихие зори трагедии

06.04.2012
Изменить размер шрифта
Война в Карелии. Какой она была и предстает сегодня 

У Великой Отечественной в краю тайги и озер – свои особенности. Бои на Карельском фронте шли едва ли не четыре года, но масштабных войсковых операций, какие проводились в центральной части России, здесь не было, и действия противоборствующих сторон напоминали партизанскую и даже диверсионную войну. Не было ни танковых сражений, ни крупных воздушных битв, большой десант Онежской флотилии высадился в Петрозаводске в 1944-м, когда финны уже оставляли карельскую столицу. 

Тем не менее, в местной летописи войны немало эпизодов, достойных не скупого упоминания в хронике, а подробного описания – настолько сильно отражают они людские трагедии. 

По сути, для многих войну в Карелии «открыл» фильм Станислава Ростоцкого «А зори здесь тихие». Он был снят в 1972 году по одноименной повести московского писателя Бориса Васильева. Режиссер и целое актерское созвездие обеспечили фильму триумфальное шествие в кинопрокате. 

Правда, не все отнеслись к упомянутой повести с восторгом. Известный карельский писатель Дмитрий Гусаров, тоже прошедший дорогами войны, но знающий Карелию не понаслышке, сразу заметил неточности - не те, что проскочили на экране, а допущенные в самом первоисточнике – тексте повести. Эти заметки Дмитрия Гусарова небезынтересны…
 
Ошибки Бориса Васильева 
«Одна из самых популярных в последнее десятилетие повестей о Великой Отечественной войне, действие которой происходит в Карелии в мае 1942 года, начинается такой фразой: «На 171-м разъезде уцелело двенадцать дворов, пожарный сарай да приземистый длинный пакгауз, выстроенный в начале века из подогнанных валунов…» 

Как ни странно, но в одной фразе три фактические неточности! Понятно, что автор писал не документальную повесть, но разве в чисто художественном произведении, где время действия строго датировано, а место обозначено косвенными, но довольно точными координатами, он не обязан считаться с тем, что первая железная дорога Карелии построена не в начале века, а в 1914-1917 гг., что все мосты и станционные строения до послевоенных времен были на ней деревянными, что из валунов в Карелии вообще ничего прежде не строили, а сама территория Карелии не настолько велика, чтобы можно было построить железную дорогу с 171-м разъездом? 

А через абзац – снова авторская вольность: «А здесь был курорт. От тишины и безделья солдаты млели, как в парной, а в двенадцати дворах оставалось еще достаточно молодух и вдовушек, умевших добывать самогон чуть ли не из комариного писка». 

Оставим в стороне рассуждения о достоверности общей картины, хотя жизнь прифронтового поселка назвать курортом с пьянками и гулянками возможно лишь при большом воображении, не до того было в жизни молодухам и вдовушкам, мобилизованным на лесозаготовки и работавшим от темна до темна без выходных. Возможно, где-то автору доводилось видеть подобные курорты, в конце концов он имеет право вообразить, представить нам и такую картину, тем более что дается она как бы с точки зрения солдат, в сравнении с фронтовыми буднями. 
Все это можно допустить, принять как необходимую автору исходную картину, но слово «самогон» вдруг ставит все с ног на голову. Действительно, в Карелии гнать самогон можно разве что из комариного писка. И его не гнали ни до войны, ни в войну. Не было исходного материала, ни опыта, ни умения. Лишь в послевоенные годы, в связи с приездом в Карелию на лесозаготовки людей с Украины и Белоруссии, этот промысел стал там известен, хотя и не получил широкого распространения. 

Опять мелочь… Сколько же их, таких «мелочей» и проколов, способен безнаказанно выдержать интересный и трогательный сюжет повести? Что это – авторская неосведомленность? Или та манера художественного письма, когда «ради красного словца не жалеют мать - отца»? 
Выяснение этого вопроса уже не имеет в данном случае значения. Важно, что историко-познавательная функция экспозиции повести уже сведена к нулю. Более того, она невольно деформирует представления и знания читателей о Севере, о его особенностях. 

Признаюсь, мне было бы более по душе, если бы причиной подобных небрежностей была бы авторская неосведомленность. Всякое незнание, в конце концов, можно восполнить, стоит лишь захотеть этого и проявить должное уважение к историческому факту. В данном-то случае не нужны долгие поиски. Стоило открыть энциклопедию, и ее сведений вполне хватило бы, чтоб восполнить авторскую неосведомленность» (из дневников Дмитрия Гусарова).
 
Партизанский край 
Таким во время войны стал Пудожский район Карелии. На западном берегу Онежского озера стояли финны, а на восточном, сразу в нескольких населенных пунктах, формировались партизанские соединения и готовились к заброске в тыл диверсионные группы. Только после 2000 года на историко-краеведческой карте Карелии эти поселки, например Водлозеро и Шала, стали помечаться специальным значком, а до этого даже районным газетам рекомендовалось «не очень углубляться в эту тему». Некоторые подробности можно было прочесть у Дмитрия Гусарова и Геннадия Куприянова, но в их издожении многое облекалось в художественную форму, а чистой документалистики не хватало. Я ощутил это в начале 80-х, когда заинтересовался случаями «обезвреживания» в пудожском тылу сразу нескольких групп вражеских диверсантов, заброшенных на Беломорско-Балтийский канал и даже восточнее – в наш Каргопольский район и к Обозерке. Рассказы местных ветеранов привносили в эти истории очень любопытные детали, но из-за архивной закрытости их было не проверить. 
Так же и с нашими партизанскими и диверсионными группами. Из всей «тайной» войны в Карелии официальную огласку получил только случай с практически бесследным исчезновением в финских лесах целого отряда (повесть Дмитрия Гусарова «За чертой милосердия»). Кстати, в том пудожском доме, где находился штаб партизанской бригады, сейчас районный краеведческий музей, но с информацией о военном времени там тоже негусто. 

Немного написано и о том, как во время войны гибли от голода и непосильного труда местные колхозники и горожане. А ведь Пудож бомбили финские самолеты, и хлебные пайки нетрудоспособных здесь были почти такими же, как и в блокадном Ленинграде. Из недавно опубликованного дневника подростка: «12 января 1942 года – налет на Пудож. Хлеба дают 200 граммов… 22 августа 1944 года – суп из ботвы и ряпушки с ложкой каши…»
 
Вторая дорога жизни 
Так порой называют железнодорожную ветку Обозерская – Беломорск. В учебниках по истории Советской Карелии строительство этой ветки не значилось в числе важнейших объектов предвоенной пятилетки. Впрочем, история и нашей Архангельской области о прокладке этой магистрали рассказывает без подробностей. А ведь по своему значению в планах правительства эта железная линия называлась не иначе как стратегическая. Планы строительства магистрали Обозерская - Сорока (Беломорск) правительство предметно обсуждало еще в 1938 году, а в 39-м был включен безотказный механизм сталинской экономики - сюда пошли эшелоны с заключенными. На карте строительства поражает обилие так называемых зон от Беломорска до Маленьги, где «эстафету» принимали уже лагеря Архангельской области. Правда, в связи с началом «финской войны» работа была приостановлена, но уже весной 1940-го ее возобновили. К осени отдельные участки трассы вошли в эксплуатацию, но еще через полгода началась новая война и большинство лагерей стали эвакуировать на восток. Вот тогда места зэков заняли те, кого мобилизовали на оборонные работы, – мужчины, не подлежавшие призыву, женщины, не имевшие детей.... 

Уровень механизации был ничтожным, основные работы - от валки леса до укладки рельс - выполнялись вручную. Отсыпку полотна вели по топким болотам, взрывы гранитных пород зачастую заменяли примитивным окалыванием кирками. Скудные пайки, непосильный труд, невыносимые бытовые условия делали свое черное дело - жертвы исчислялись тысячами. 
9 сентября сорок первого фашисты и финны перерезали Кировскую (Октябрьскую) железную дорогу южнее Беломорска, и с этого момента ветка уже полностью оправдывала прозвище «второй дороги жизни», ведь путь в Мурманск и снабжение Карельского фронта по суше происходило именно по этому железнодорожному пути. По нему шли воинские и санитарные эшелоны. К слову, этим путем из Архангельска была переброшена под Мурманск 88-я дивизия. Но самый большой объем перевозок составили грузы ленд-лиза из Мурманска…
 
Вираж истории 
В заключение о маленьком (в масштабах страны), но любопытном случае. В 1966 году в 42-м номере всесоюзного журнала «Огонек» были опубликованы снимки военной поры, в их числе работы бывшего фронтового корреспондента Галины Санько. Две из них в свое время удостоились золотой медали, назывались они «Узники фашизма» и «22 года спустя». Так вот, на первом фото были запечатлены дети за колючей проволокой петрозаводского концлагеря.

Крайняя справа – Клава Соболева. До войны ее семья проживала в деревне с удивительным не только для Карелии названием - Рим. Началась война, оккупация, и вся семья Соболевых, за исключением отца, ушедшего на фронт, была отправлена в концлагерь, который располагался в самом Петрозаводске. Было в нем и так называемое детское отделение. 

Удивительный вираж совершил случай в судьбе Клавы Соболевой, одной из тех, кого случайно запечатлел фронтовой корреспондент. Сегодня Клавдия Александровна Соболева (по мужу - Нюппиева), председатель Карельского союза малолетних узников концлагерей, упоминается в 4-м томе энциклопедии «Лучшие люди России» в рубрике «Родины славные сыны и дочери». 

Олег Химаныч

Фото

         
     
 

Система Orphus
Обращаем ваше внимание, что в комментариях запрещены грубости и оскорбления. Комментатор несёт полную самостоятельную ответственность за содержание своего комментария.





Возрастное ограничение











Правозащита
Совет депутатов Северодвинска

Красноярский рабочий