Их Ilmatar – наша «Эмба»

Этот комфортабельный пароход хорошо знали многие северодвинские ветераны – моряки и корабелы «Звёздочки».

В списках нашего Военно-морского флота «Эмба» значилась среди вспомогательных судов. Многие обращали внимание на этот гражданским обличьем солидный пароход (3500 тонн водоизмещения) среди множества военных кораблей в портовой акватории Молотовска (Северодвинска). Но более других «Эмбу» знали те, кто служил срочную на Северном флоте, и те, кто впоследствии, сняв погоны, пришёл трудиться на местные заводы. Правда, таких к новому веку в городе оказалось немного. Мне повезло застать некоторых из них в здравии, расспросить и выслушать…

В пятидесятых «Эмба» буквально прописалась на правом берегу Никольской протоки, где уже подрастал юный завод №839 – нынешний центр судоремонта «Звёздочка». У его причалов базировалась 241-я бригада опытовых кораблей, которых готовили к первым испытаниям ядерного оружия на Новой Земле, а в их числе и «Эмба» - штатное штабное судно.

Насколько позволяют заключить воспоминания очевидцев, до большого ремонта и модернизации на «Звёздочке» дело тогда не дошло, но судно постоянно, чуть ли не ко всякой новой навигации, дооборудовали системами и аппаратурой. Какой именно – вопрос, этих документов в открытом обороте нет до сих пор. Единственное, что знаем, - ответственным сдатчиком «Эмбы», например в 1958 году, был Вячеслав Георгиевич Соколов.

А вот как переоборудовали «Эмбу» перед самой отправкой с Балтики на Север, в 1955-м, рассказал северодвинец Валентин Леонидович Крючек. Он служил на этом судне корабельным электриком, сюда его направили сразу после кронштадтской учебки. «Эмба» находилась у причала Таллинского СРЗ, когда на ней установили новейший комплекс «Мрамор» (он служил для радиотелеуправления различными объектами на боевом испытательном поле. - Прим. О.Х.).

- Ушли мы очень неожиданно, - вспоминал Валентин Леонидович. - Июльским днём сыграли тревогу и отдали швартовы. Только когда проходили Датскими проливами, смекнули: идти нам на Север, а так и не знали, куда и зачем. В Баренцевом море нас догнал крейсер, американец. Что нужно балтийскому штабному судну на Севере – это же все скрывали, крейсер приказал остановиться и поднять флаг, обозначить свою принадлежность. Наша «Эмба» даже оборотов не сбавила, хотя американец и пристроился рядом. А через два часа появились два звена наших «МиГов» и он отвернул…

Слово «репарации» в лексиконе наших флотских бытовало редко, чаще говорили «трофейные корабли». Их, военных и гражданских, после Второй мировой войны Советский Союз получил немало и от побеждённой Германии, и от её союзников. «Эмба» была из их финского числа - Ilmatar её первое имя. До войны пароход держал пассажирскую линию Хельсинки – Лондон и уровнем комфорта соответствовал европейским стандартам того времени. Такие широкие палубы и трапы, каюты и салоны, отделку из редких пород дерева, как на «Эмбе», в Советском Союзе не всякий видел. Правда, к пятидесятым от этого аристократического лоска сохранилось не всё, но многое продолжало впечатлять. Например, один из главных коридоров судна, прозванный нашими моряками «адмиральским»: в нём были раскатаны ковровые дорожки…

Северодвинец Борис Яковлевич Починков срочную служил на «Эмбе» радиотелемехаником, он рассказывал:

- Салоны и каюты отделаны ценными породами дерева, деревянные перила, поручни. Зашивки, короба для труб и те из красного дерева, а шурупы – бронзовые! Покрашено всё очень качественно, в три слоя, а самый первый – прозрачный, вроде как стекло, но прочное – не отобьёшь! Были у нас на «Эмбе» бархатный салон и кожаный салон. Это в зависимости от того, чем мебель обита. Бархатный салон - поменьше, там стол, кресла, диван, пианино. В кожаном размещалась офицерская столовая, там же питалась и «наука»…

«Наукой», как потом подтвердили и другие очевидцы и мои собеседники, моряки «Эмбы» называли гражданских представителей научно-исследовательских институтов и организаций, которые были на борту парохода практически в каждый его выход к Новой Земле. Они участвовали в организации и проведении ядерных взрывов. Одни – у корабельного пульта управления, другие высаживались на берег, вели работы там.

- По знаниям, уму, интеллекту они казались мне людьми недосягаемой величины, - признался Борис Яковлевич. - И в то же время вели они себя очень скромно, были удивительно просты в общении, даже с нами, матросами. На меня, деревенского паренька, тогда это производило огромное впечатление, а уважительное отношение к тем людям я храню до сих пор…

О главных внутренних помещениях «Эмбы» он же пояснил:

- В радиорубке находился пульт, с которого во время испытаний давались команды. В центре для старшего – высокое кресло с бархатными ремнями, на этих ремнях – застёжки для фиксации тела при работе, как я понимаю. Нашим делом была связь, но мы сидели в том же помещении. Конечно, видели, как специалисты-управленцы работают, и все разговоры и команды слышали. Человек десять их было, не больше. Лишних в радиорубку не пускали, даже не всем офицерам разрешалось в неё заходить. Из-за особой секретности пульт охранялся. А у меня здесь было спальное место – на штабном пароходе всегда было много народу, кубриков и кают на всех не хватало. Так что спал я под охраной…

Долго занимал меня вопрос, что ещё секретного имелось в помещениях «Эмбы», - не мог же на таком вместительном пароходе быть секретным только тот самый «Мрамор»… Частично получил ответ от Валентина Леонидовича Крючека:

- Какая она на вид – атомная бомба? Возвращался я как-то из увольнения в город и вижу - краснопогонники на причале оцепили «Эмбу». Свои ребята шепнули – грузят ядерное устройство. Что-то вроде ящика-шкатулки. В корме у «Эмбы» радиоприёмный центр, вот там, в телетайпной, эту «шкатулку» заперли, дверь опломбировали, охрану выставили - и сразу же отпихнули нас от причала. Пошли мы снова в бухту Чёрную… 

Имена история смывает безжалостно. Особенно военных, побывавших под аурой секретности. Оттого не без труда удалось раздобыть даже отрывочные данные о тех, кто возглавлял экипаж «Эмбы».

Как командир, который привёл пароход с Балтики на Север, упоминается капитан II ранга Данила Петрович Гилевич, 1911 года рождения. На войну он ушёл добровольцем. Воевал в 25-м отдельном дивизионе катеров Прибалтийского фронта на озере Ильмень, а затем на Черноморском флоте (крейсер «Коминтерн» и минный тральщик «Копка». - Прим. О.Х.). Награждён орденами, есть и медали. Известно, что после «Эмбы» Данила Петрович принял под своё командование ОС-30 - военный дизель-электроход «Енисей».

Капитан-лейтенант Александр Александрович Паншин, сменивший его на «Эмбе», 1926 года рождения, родом из из Лальского района Кировской области. В 1942 году он уже ходил в море на судах Северного пароходства – сначала кочегаром и матросом, учился в Архангельском мореходном училище. С 1945-го - курсант Военно-морского училища имени Фрунзе, которое окончил в 1949-м. Командовал затем кораблями Балтийского и Северного флотов. Ушёл в запас в 1968 году и жил в Белоруссии. Известны его писательские труды, он участник литературного союза «Полоцкая ветвь», в 1999 году в Витебске вышел трёхтомник его стихов.

О том, какая житейская обстановка держалась в экипаже «Эмбы», Борис Яковлевич Починков рассказал:

- С офицерами у нас, матросов, были неплохие отношения. Не было тех, кто понапрасну к нам цеплялся или придирался, а дисциплину мы и сами старались держать. Старослужащие, «годки», у нас были, каждый становился «годком», когда срок подходил, но, чтобы на «Эмбе» водилась дедовщина, о которой сейчас говорят и пишут, нет, такого никогда не было и быть не могло. Если мы, «годки», и собирались, чтобы кого-то из нерадивых пропесочить, так только в том случае, если он устав не выполнял. А разговор был строгий, но товарищеский: есть боевая книжка, там все обязанности расписаны – вот и выполняй их. Но не более того.

В экипаже «Эмбы» была сильная художественная самодеятельность. Даже командир Паншин к этому делу имел отношение – он стихи писал. Больше, как говорится, для себя, ещё для «Боевого листка», а иногда и для песен, которые самодеятельность исполняла. Ребята, бывало, давали платные концерты. Конечно, это запрещалось, но как-то договаривались с клубными работниками и в Молотовске, и в Архангельске. А на выручку от концертов покупали музыкальные инструменты. Был у нас свой оркестр, а в нём – и баян, и аккордеон, и духовые, и струнные, даже бас-балалайку приобрели.

На «Эмбе» один год жил белый медвежонок. Его отдали с тральщика, который с Севера пришёл. На некоторых эсминцах тоже медвежат держали, но бурых. А на «Эмбе» - белый! Бурые медведи к человеку привыкают, а белые – нет! С камбуза он долго не ел – не его эта пища, но потом голод взял-таки своё. Потом в Архангельске матросы его на берег сдали – в зверинец или цирк, уже никто не помнит.

Олег ХИМАНЫЧ, морской историк